Гарпагониана - Страница 20

– Мне пора, – сказал Локонов.

– Посидимте, попьемте чайку, я сейчас кипяток поставлю. Жулонбин зажег керосинку и поставил чайник.

– После работы нужно отдохнуть, побеседовать, – возясь над керосинкой, говорил Жулонбин.

У Локонова не хватило воли уйти.

– Нет, – сказал Жулонбин, – не считайте меня скупцом, я приношу великую пользу человечеству. Это верно, что я духовно оскопил себя, но все это для великого дела систематизации. Систематизация – это моя великая страсть. Как у каждого человека, охваченного великой страстью, у меня есть, конечно, свои странности. Но не обращайте на них внимания. Ведь если б я был скопидомом, то я собирал бы предметы, имеющие реальную ценность. Я же, как вы видите, собираю всякую чепуху или то, что считается чепухой. Не уходите, – удержал он Локонова, – я покажу вам все, что имею. Ведь скупец не показал бы вам своего богатства. А для меня одно наслаждение показывать мое имущество. Показывая, я вспоминаю, сколько трудностей доставило мне его приобретение, сколько мне пришлось народу объегорить, чтобы его получить. Бессонные ночи я проводил, его собирая, со старушками часами сидел ради какой-нибудь выцветшей ленты! Все это я делал ради классификации.

Локонов ушел. Жулонбин стал поднимать крышку ящика, в комнате раздался стон.

– Никто незаметно не заберется ко мне, – радовался систематизатор. – Здесь струна издаст стон. Там неразличимый для постороннего взора сухой листик в замке спрятан.

Он стал проверять принятые им меры предосторожности. Все вещи были окружены как бы паутиной скрипов, стуков, стонов. Жулонбин мог спокойно спать. Если б его дочь или жена, задумав помешать его работе и взять какой-либо предмет, забрались в комнату во время его сна, он моментально услышал бы, если в отсутствие – он легко заметил бы.

Жулонбин подошел к двери, вложил ключ и прислушался. Дважды повернул. При каждом повороте ключа как бы медленно натягивалась струна и вдруг лопалась.

«Да, раньше люди были умнее, – стоя у двери, размышлял Жулонбин. – У сундуков были запоры с мнимо приятными звонами. Сейчас же жена могла захватить пропойцу-мужа на месте преступления. Теперь не то – все забыли о этих запорах. Удивительно, как самые простые вещи забываются, потом следующие поколения полагают, что ради эстетики музыкальные запоры существовали!»

Жулонбин вдохновенно тряхнул своими длинными, нежными волосами.

«Как жаль, что моя комната так мала, что приходится отказаться от систематизации громоздких предметов, что приходится собирать вещи, почти не имеющие веса».

Жулонбин подсел к письменному столу, достал бумажки с цифрами.

Жулонбин достал из кармана письмо, похищенное днем в кооперативе.

Не обращая внимания на своеобразие этой записки, не задерживаясь ни на минуту над ней, может быть, и смысл ее не дошел до него, Жулонбин стал подсчитывать количество гласных, согласных, слов, имен существительных, прилагательных.

Затем он подложил ее под другие бумажки, взял счеты и стал подсчитывать, сколько же у него имеется на сегодняшний день – гласных, согласных, слов, имен существительных, имен прилагательных...

Счеты щелкали. Жулонбин задумался.

«Но даже, если это и так, допустим, что я скупец, Лейбниц тоже к концу жизни стал чрезвычайно скупым, но ведь это не помешало ему остаться философом».

Еще долго сидел Жулонбин, видно было, вопрос этот его беспокоил.

Наступил вечер. Жулонбин стал напевать французскую шансонетку.

Нюхая букет сирени, Жулонбин мечтал о любовных приключениях. Частенько, в кожаных перчатках, гулял Жулонбин по близлежащему скверу. Гордо он шагал, вспоминая мимолетные связи, предчувствуя новые. Жулонбин любил женщин как развлечение.

«Жаль, что Юлия не пришла», – думал Жулонбин.

Пошел Жулонбин прогуляться по недавно разбитому скверу. Все ходил по дорожкам, усыпанным гравием, все присматривался. Иногда присаживался, прислушивался. Вставал и опять ходил.

Наконец он подсел к какой-то одинокой девушке и стал чертить на песке корабли, дома, пирамиды.

Девушка смотрела, смотрела и заинтересовалась.

– Что жена, – ответил Жулонбин девушке, – жена для меня кухарка, она совсем некультурная.

Он нежно взял руку обольщаемой.

– Милая, – сказал он, – если б вы только знали, как больно иногда бывает от сознания, что ты связал свою судьбу с существом низшим, как иногда хочется прикоснуться к чему-то высшему, нежному, почувствовать биение чистого сердца. С моей женой – и не могу поговорить о том, что составляет существо моей жизни. Тяжело чувствовать, что твое сердце заперто на ключ, что она холодна к тому, что тебя интересует. Она совсем не понимает всего значения открытия гробницы Тутанхамона. Между тем я был в свое время в Египте, и меня гробница этого новатора очень интересует. И Арктикой она совершенно не интересуется.

– Вы были в Египте и на полюсе были? Не участник ли вы экспедиции на «Малыгине»? – спросила девушка оживленно.

– И не только в Египте, – ответил Жулонбин. Жулонбин расстегнул пальто, девушка увидела значок участника арктических экспедиций. – Я и на острове Формозе был. Если б вы знали, какие у вас глаза. Я таких глаз еще нигде не встречал. Такие глаза можно встретить только раз в жизни. А ну-ка, посмотрите на меня еще раз. Нет, не так, так как вы за минуту до этого смотрели. Вот спасибо! Нет, вы некрасивы, но в вас есть какое-то очарование. И хорошо, что некрасивы, когда видишь красивую женщину, всегда подозреваешь, что она глупая, – продолжал Жулонбин задушевным голосом. – Боже мой, но в чем же скрыто ваше очарование, скажите, вы ведь мужчинам очень нравитесь?